камине эти письма.
Летом мы жили в усадьбе.
О блистательном Вольдемаре больше никто не вспоминал, словно его никогда
не было. Но я ничего не забыла. Подаренная им лошадь напоминала мне
детские годы. Она была моим лучшим другом, любимицей. Я целыми днями напролет
носилась на своей Мечте по окрестности, выезжая на дорогу, и представляла, что
по ней скачет бравый офицер на огненно-рыжем коне. Я часто брала с
собой мольберт, и, пустив Мечту пастись, до сумерек рисовала дорогу и
всадника. А еще я любила лежать в траве на лугу с книгой, по-прежнему не
расставаясь с Мечтой. Моими союзниками были покой и одиночество.
Зимой отец нанимал учителей, чтобы я обучалась музыке и вокалу. Он желал, чтобы
его дочь не отставала от других светских барышень.
В один из зимних вечеров Илья Петрович вернулся со службы в добром расположении
духа с новостью. Тем временем моя мать, Лизонька и Ольга Матвеевна отдыхали на
зимнем курорте. Отец, по случаю отсутствия своей благоверенной супруги,
позволял себе маленькие радости.
Он вошел в гостиную, где, мирно расположившись в кресле, занималась вышивкой
Елизавета Матвеевна, а я разучивала новый романс, играя на рояле. Илья Петрович
радостно объявил:
- Зашел я сегодня в погребок Комарина, выпить марочного вина, и знаете, кого я
там встретил? Владимира Александровича Батурлина, собственной персоной!
Елизавета Матвеевна уронила вышивку, а я сбилась с такта.
- Да, - продолжал отец, - Мы с ним выпили, поговорили. Он, узнав, что Любовь
Ивановна в отъезде, обещал после встречи с друзьями, нанести нам визит. Он уже в
чине полковника и при орденах! Думаю, он сам все о себе расскажет. Велите
поставить самовар, ужинать будем.
Забегала прислуга. Мигом был накрыт стол. В центре его возвышался самовар, а
вокруг разные сладости и даже варенье. Бабушка накинула новую шаль. Я побежала
в свою комнату, расчесала волосы, поправила розовую ленту в волосах. Заплетать
косу не стала. Я в детстве в имении бегала с распущенными волосами, несмотря на
протесты моих бабушек. Мне хотелось, чтобы наш гость узнал меня.
Стрелки на часах лениво ползли, как нарочно, затягивая время. Уже и отец допил
свой чай с печеньем, а гостя все не было. Волна радости, охватившая меня
поначалу, стала отступать, начав сменяться горьким разочарованием. Но я
по-прежнему прислушивалась к каждому звуку; не зазвенит ли колокольчик в
прихожей. Илья Петрович удалился в свой кабинет.
- Наверное, у Владимира Александровича есть неотложные дела,- утешала меня
бабушка. « Неужели он не придет?»- стучало у меня в висках.
И вдруг зазвенел колокольчик в прихожей, мне даже показалось, что прогремел как
гром.
Я, схватив со стола один из подсвечников, бросилась в прихожую, чуть не
сбив с ног горничную. Та только охнула.
- Я сама открою, - прошептала я, запыхавшись на бегу.
Я открыла дверь. Темная мужская фигура перешагнула порог.
- Добрый вечер! - послышался знакомый голос из детства.- Аннушка, это Вы?!
Он сделал шаг вперед, и пламя свечи осветило лицо, возникшее из темноты. Гость
снял шинель, передал горничной и фуражку с саблей.
- Как Вы выросли, прямо барышня,- продолжал он, пока я провожала его в
гостиную.
- Елизавета Матвеевна! - Владимир Александрович бросился к ней и
приложился губами к ее протянутой руке, словно прежний Вольдемар, Вот зашел,
чтобы засвидетельствовать свое почтение вашему семейству…
Тем временем из кабинета вышел мой отец.